"Плохой мир всегда лучше": одно из последних интервью командира батальона Темура Юлдашева
Фото: Александр Медведев
В начале апреля боевики захватили Юлдашева возле тренировочной базы МВД в городе Счастье Луганской области
Темур Юлдашев, командир батальона Темур, в июне рассказал НВ о том, как он провел месяц в плену у луганских сепаратистов, российской пропаганде и острой необходимости хотя бы плохого мира. 27 августа появилась информация, что он погиб в бою за Саур-Могилу
35 суток в застенках луганского СБУ — столько времени провел в плену местных сепаратистов Темур Юлдашев, руководитель самообороны Луганска и командир добровольческого батальона Темур. Бойцы его батальона сейчас участвуют в АТО в составе одного из подразделений МВД.
В начале апреля боевики захватили Юлдашева возле тренировочной базы МВД в городе Счастье (Луганская область). Вырвавшись из плена, свой побег он называет чудом. Спасителей не называет, но говорит, что освобождению помогли два фактора: добрые люди и Бог.
После побега Юлдашев еще некоторое время прятался в родном Луганске — до тех пор, пока ему наконец не удалось уехать в Киев.
— В каких условиях вас содержали, как обращались?
— Я находился на положении арестованного, передвижение мое было ограничено камерой и туалетом-умывальником. Если я выходил за пределы этих помещений, меня сопровождал конвойный с автоматом. Выходил я оттуда несколько раз — один раз в душ, пару раз забирал передачи. Дай бог здоровья ребятам, которые выводили хоть подышать. Стоял на воздухе — голова начинала кружиться.
Вообще, меня там держали на привилегированных правах. Тут надо понимать, что в Луганске меня знают очень многие, и, как только я попал в плен, начались звонки туда [в стан сепаратистов]. Это и обеспечило мне нормальное существование и даже, я считаю, повлияло на возможность моего освобождения. Там можно было решать вопросы: дошло до того, что через доверенного человека среди них же [сепаратистов] я передавал для камер в подвале [СБУ] продукты, шоколадки, сигареты.
— Были ли иностранцы среди людей, удерживавших вас?
— Могу говорить только о том, что видел. Было много крымчан — около трети подразделения, в котором я находился. Подозреваю, что несколько человек были россияне. Паспорта‑то они мне не показывали, предполагаю по говору, но могу и ошибаться.
— Как ход АТО и другие события в стране влияли на обстоятельства вашего содержания?
— Глобально влияли, конечно. Психологическое состояние бойцов подразделения, в котором меня содержали, менялось в зависимости от общеполитической ситуации и от уровня накала в российских СМИ. Когда они начинают нагнетать истерию, приходят в истерику и эти все [сепаратисты].
К примеру, когда случились события в Одессе, я им говорю: пацаны, это провокация, это сделано специально, чтобы столкнуть нас лбами — это я даже в плену понимаю, неужели вы этого не осознаете? Нет, говорят, это все правосеки, сволочи.
Другой пример. После боестолкновения [на Луганщине] 22 мая, первого для многих бойцов [сепаратистов], практически все стали более человечными. Утром сразу после боя заходит ко мне человек и говорит: “В душ не хочешь сходить?” Я, конечно, хочу: больше трех недель не мылся. А все потому, что на смертушку они посмотрели. 16 человек своих похоронили. Заглянули в глаза ей, а она жуткая, нехорошая.
— Вы побывали по обе стороны конфликта. Как теперь видите его решение?
— На мой взгляд, плохой мир всегда лучше хорошей войны. Разговаривать изначально нужно было всем и со всеми. И отказываться от диалога нельзя, потому что надо понимать: войны заканчиваются, а договариваться все равно потом придется. И вопрос в том, в каком состоянии мы к этому моменту придем, насколько будем насыщены этой кровью? Это посыл и тем, кто находится по ту сторону [сепаратистам]. Я думаю, что им тоже неинтересно хоронить своих близких и бояться за жизни своих детей.
В начале апреля боевики захватили Юлдашева возле тренировочной базы МВД в городе Счастье (Луганская область). Вырвавшись из плена, свой побег он называет чудом. Спасителей не называет, но говорит, что освобождению помогли два фактора: добрые люди и Бог.
После побега Юлдашев еще некоторое время прятался в родном Луганске — до тех пор, пока ему наконец не удалось уехать в Киев.
— В каких условиях вас содержали, как обращались?
— Я находился на положении арестованного, передвижение мое было ограничено камерой и туалетом-умывальником. Если я выходил за пределы этих помещений, меня сопровождал конвойный с автоматом. Выходил я оттуда несколько раз — один раз в душ, пару раз забирал передачи. Дай бог здоровья ребятам, которые выводили хоть подышать. Стоял на воздухе — голова начинала кружиться.
Вообще, меня там держали на привилегированных правах. Тут надо понимать, что в Луганске меня знают очень многие, и, как только я попал в плен, начались звонки туда [в стан сепаратистов]. Это и обеспечило мне нормальное существование и даже, я считаю, повлияло на возможность моего освобождения. Там можно было решать вопросы: дошло до того, что через доверенного человека среди них же [сепаратистов] я передавал для камер в подвале [СБУ] продукты, шоколадки, сигареты.
— Были ли иностранцы среди людей, удерживавших вас?
— Могу говорить только о том, что видел. Было много крымчан — около трети подразделения, в котором я находился. Подозреваю, что несколько человек были россияне. Паспорта‑то они мне не показывали, предполагаю по говору, но могу и ошибаться.
— Как ход АТО и другие события в стране влияли на обстоятельства вашего содержания?
— Глобально влияли, конечно. Психологическое состояние бойцов подразделения, в котором меня содержали, менялось в зависимости от общеполитической ситуации и от уровня накала в российских СМИ. Когда они начинают нагнетать истерию, приходят в истерику и эти все [сепаратисты].
К примеру, когда случились события в Одессе, я им говорю: пацаны, это провокация, это сделано специально, чтобы столкнуть нас лбами — это я даже в плену понимаю, неужели вы этого не осознаете? Нет, говорят, это все правосеки, сволочи.
Другой пример. После боестолкновения [на Луганщине] 22 мая, первого для многих бойцов [сепаратистов], практически все стали более человечными. Утром сразу после боя заходит ко мне человек и говорит: “В душ не хочешь сходить?” Я, конечно, хочу: больше трех недель не мылся. А все потому, что на смертушку они посмотрели. 16 человек своих похоронили. Заглянули в глаза ей, а она жуткая, нехорошая.
— Вы побывали по обе стороны конфликта. Как теперь видите его решение?
— На мой взгляд, плохой мир всегда лучше хорошей войны. Разговаривать изначально нужно было всем и со всеми. И отказываться от диалога нельзя, потому что надо понимать: войны заканчиваются, а договариваться все равно потом придется. И вопрос в том, в каком состоянии мы к этому моменту придем, насколько будем насыщены этой кровью? Это посыл и тем, кто находится по ту сторону [сепаратистам]. Я думаю, что им тоже неинтересно хоронить своих близких и бояться за жизни своих детей.
Комментариев нет:
Отправить комментарий